References: GK: January 2013

Avīze Vesti Segodna savā pielikumā / rubrikā Delovije Vesti 7.lpp. ir publicējusi apjomīgu žurnālista Sergeja Pavlova interviju ar Gati Kokinu.

__________________________________________________________________________________

Экономист и председатель совета Lattelecom Гатис Кокинс –— один из противников перехода Латвии на евро в 2014 году. Считает, что при активной монетарной политике экономика страны могла бы расти на 7 процентов в год, а не на 3–4, как в случае вступления в ЕЗ.

За счет чего такая разница? С этого мы и начали разговор.

На что способна монетарная гибкость

— По сути, вы говорите об удвоении роста ВВП в случае отказа от евро — за счет каких факторов?

— За счет того, что в наборе инструментов у нас была бы и монетарная политика. Многие страны, используя весь инструментарий, растут и по 10% в год, и по 10 лет подряд.

— Что это за страны, кроме Китая –— да и тот в прошлом году замедлился до 7,5%...

— Такие примеры есть в Азии, Африке, других регионах... Но чтобы этого добиться, экономикой нужно активно управлять. Как известно, у экономики есть потенциальная кривая роста. И в тот момент, когда темп роста ВВП выскакивает сверх потенциала (рисует график), его нужно гасить. А когда он идет ниже потенциала — его нужно стимулировать. Но так как у нас этого инструмента не было, мы, во–первых, перед кризисом слишком высоко взлетели, а потом слишком глубоко упали.

— То есть 7% роста ВВП вы в случае активной монетарной политики и отказа от евро прогнозировали не сразу с 2014 года, а как–то в общем и среднем.

— Конечно, речь о принципе: мы бы могли развиваться гораздо быстрее в среднем. Не боясь при этом перегрева экономики. Потому что при наступлении такой угрозы всегда возможна ревальвация лата и эффективное торможение роста. Потому что если вы пытаетесь остановить перегрев, повышая налоги, это срабатывает не так эффективно. И об этом говорит не только печально известный Пол Кругман, но и МВФ, и многие другие эксперты.

— Местные эксперты на это отвечают, что сейчас латвийская промышленность и так работает близко к своим предельным мощностям, так что девальвация лата не привела бы к существенному росту экспорта.

— Промышленность работает на пределе, потому что инвестиции в дополнительные производственные мощности явно недостаточны. И это отчасти из–за того, что бизнес не уверен в способности впредь конкурировать за счет производственных издержек. Тот эффект внутренней девальвации, который был в кризисные годы, уже сходит на нет. Конкурентоспособность снова снижается, вот и инвестиции не идут. Если бы мы могли корректировать расходы на труд за счет плавающего курса лата –— думаю, промышленность была бы в лучшей ситуации.

— Вам не кажется, что для немаргинальной экономической дискуссии ваши допущения про рост на 7% в случае такой политики — это цифра, взятая с потолка?

— Ну вообще вся эта дискуссия про евро искусственная. Альтернативы, плана Б нет. Нет реальной политической силы, которая была бы готова этот вопрос решать по–другому. Поэтому все эти рассуждения — это, конечно, такой "сферический конь в вакууме" (смеется). Это из анекдота про физика, которого попросили рассчитать, какая лошадь придет первой на бегах. Мы можем это чисто виртуально обсуждать, но реально ничего не проверим. Мы однозначно идем в сторону еврозоны.

Наравне с африканскими странами

— Тогда о реальных вещах: что лучше — сохранение лата с фиксированным курсом, то есть снова почти без рычагов монетарной политики, как и было последние 20 лет, или отказ от такого лата в пользу евро?

— Хороший вопрос, кстати. Мы с коллегами его обсуждали. Да, на сегодня у нас нет активной монетарной политики. Но в случае сохранения лата у следующего политического поколения хотя бы теоретически оставалась бы возможность использовать эти рычаги. А если мы вступим в еврозону — рычагов не будет даже теоретически. А так... Все же руководство Банка Латвии может поменяться через несколько лет...

— Один из аргументов сторонников евро — на маленькую национальную валюту легко повлиять извне...

— Тут все обычно рассказывают историю про Сороса и британский фунт. Да, в том конкретном случае атака удалась. Но в нашем случае я таких проблем не вижу. То есть, если лат остается жестко привязанным, по прежнему опыту можно сказать, что все атаки ни к чему не привели. Эта система безопасна и от спекулянтов, и от дураков. Если же мы переходим на плавающий курс, то, соблюдая баланс текущего счета и валютных потоков, риски есть, но маленькие.

Тут проблема вот в чем. Наше общество, с одной стороны, подозревает, что существуют и более изощренные варианты монетарной политики, чем жесткий курс. А с другой стороны, оно не верит, что эти "тупые политики" способны что–то такое сложное делать. И это одна из причин, почему многие поддерживают статус–кво: мол, да, чехи и поляки могут, а наши же "тупые", не справятся.

Поэтому у нас жесткий курс валюты, исторически созданный для африканских стран. Действительно, с ним особого образования не требуется.

— Полагаете, экономист Улдис Руткасте и другие эксперты БЛ, традиционно высказывавшиеся за жесткую привязку лата к евро, плохо образованы или просто ангажированы?

— Я бы их не обвинил в непрофессионализме, тут другое. Во–первых, эти решения о валютном режиме не они принимали — это было еще во времена Репше. И я на месте Репше, наверное, тоже принял бы такое решение. А потом они уже перешли к стратегии выхода через вступление в еврозону. С точки зрения чиновников из БЛ, для них лично такой режим — наиболее безопасный и спокойный способ.

— То есть это больше психология.

— Да, отчасти. Тут нужен не политик, не чиновник, а такой государственный муж, который взял бы на себя риски иногда ошибаться, чтобы в целом принести экономике больше пользы. Но я там таких не вижу. Там хотят меньше риска, чтобы их меньше упрекали. А currency board и уход в евро — это, с их личной точки зрения, очень понятные и безопасные решения.

Что недоговаривает Банк Латвии

— Недавно вы сказали, что в случае перехода с лата на евро цены в Латвии будут расти быстрее. В Банке Латвии говорят о разовом эффекте инфляции на 0,1–0,3%. Не согласны?

— Разовый эффект — это мелочь, ерунда. И я согласен, что если этот процесс провести грамотно, никому большого ущерба не будет. Проблема в другом. В рамках общего монетарного союза наша инфляция всегда в среднем будет выше, чем у более развитых стран ЕЗ, в сторону которых мы будем выравниваться. Да, сейчас наша инфляция низкая, но это из–за циклической коррекции. И она в любом случае будет выше, с евро или без.

Вилкс с Римшевичем сами откровенно это признают, говоря, что именно вступление в 2014 году для нас "окно возможностей". Потому что в 2015 году инфляция в Латвии снова может не вписаться в Маастрихтские критерии. То есть политики признают, что по сути конвергенции мы не достигли, а все наше соответствие требованиям — формальное. И это проблема. Ведь еврозона создавалась для более–менее равных экономик. А мы не такие.

— Ну, конвергенция в Еврозоне будет и по доходам, что совсем не плохо.

— Конечно. Если старая Европа будет расти на 2,5%, то мы — на 3–4%. Что до инфляции, я вообще считаю уровень ниже 10% нормальным. Мы не можем развиваться быстро с инфляцией 1%. Рост цен на 6%, рост ВВП на 7% — это была бы нормальная ситуация для Латвии.

— С какими аргументами Банка Латвии на тему перехода на евро вы не согласны категорически?

— Там большинство высказываний — это спекулятивные допущения. Например, Банк Латвии говорит, что большая выгода для производителей будет за счет отмены расходов на конвертацию валюты. Ну не знаю. Маржа в банке на евро и латы достаточно низкая. По сравнению с налогами эти расходы не так велики. Зато доходы, которые были бы за счет более быстрого роста ВВП при более активной монетарной политике, на порядки превысили бы расходы на конвертацию.

Поэтому говорить, что бизнес от этого выиграет... Если спросить у поляков — они насчет конвертации не волнуются. Наоборот, когда в Европе была рецессия, у них был рост на 1%. А немцы им проигрывали.

— Ну Римшевич всегда говорил, что если бы Латвия была размером с Польшу, его отношение к девальвации валюты было бы другим.

— А это еще одна неправда, что большие рынки якобы более подходят для плавающего курса валюты. Но это довольно сложные расчеты, чтобы в рамках статьи их разобрать. Такие калькуляции в Европе проводились, и выводы были не такие, как у Банка Латвии. Монетарная политика помогает вне зависимости от размера экономики.

— У г–на Руткасте были расчеты, по которым выходило, что в случае Латвии эластичность экспорта в случае девальвации лата была бы низкой — то есть к существенному росту экспорта это не привело бы.

— (Вздыхает.) Если я соберусь с силами и защищу докторскую диссертацию, то она наверняка будет на эту тему. И тогда мы сможем поспорить по расчетам детально. Я согласен, размер рынка имеет значение. Но умелая монетарная политика хорошо работает и в условиях маленькой экономики — особенно в роли фактора, ограничивающего производственные расходы.

Правда, политики и Банк Латвии в таких дискуссиях любят приводить армагеддонские примеры. Например, если заходит речь о прогрессивном налоге — сразу нужно рассказать про инициативу Аланда и Жерара Депардье, что в принципе глупо. А если речь о монетарной политике — сразу приводят примеры аварийных неконтролируемых девальваций с разрушением народного хозяйства.

Но я к этому никогда и не призывал. Я говорю о коррекции курса на единицы процентов в год, что позволяло бы лучше балансировать экономику. Так, как это делают шведы и поляки. А Руткасте на эту тему приведет аварийные примеры Аргентины или Беларуси.

Почему Еврозона хороша не для всех

— Итого, 1 января 2014 года мы скорее всего проснемся с новой валютой...

— Почти однозначно так.

— Для Латвии этот вариант плох или он просто не лучший?

— Не лучший. А поддержка этой евроидеи в Латвии на самом деле довольно высока из–за того, что жесткая привязка лата ранее позволила кредитоваться в евро. А в Польше основная часть ипотечных кредитов — в злотых. Конечно, когда у человека долг перед банком на 100 тысяч евро и заходит речь о плавающем курсе валюты, он с ужасом слушает всякие размышления Ошлейса или Кокинса. Мол, пусть при фиксированном курсе экономика растет и не так быстро, но зато с кредитным платежом я точно справлюсь.

— Если я вас правильно понял, тонущим титаником еврозону вы все же не считаете.

— Там есть трудности, но еврозона останется. Политические расходы в случае краха союза слишком велики. А запас сил лидеров ЕЗ довольно велик и позволяет выносить трудности отдельных стран. Хотя нынешние проблемы Греции, Испании и даже Италии — это результат как раз того, что в одном монетарном союзе оказались государства с разным уровнем экономического развития. И если Финляндия до уровня лидеров доросла и теперь может жить с евро, то Греция так и не выросла — и теперь не может менять курс из–за отсутствия своей валюты.

Вполне возможно, когда–то эти слабые страны из еврозоны решат уйти — либо им придется и дальше очень серьезно помогать, в том числе через платежи фондов выравнивания. Хороший вариант, в том числе для Латвии. Но это как–то не приветствуется избирателем стран–доноров.

— После того как Латвия утратит рычаги монетарной политики, останется лишь фискальная. В этом контексте закон о фискальной дисциплине вас устраивает?

— Во–первых, сейм принял это решение — и он же его в случае чего отменит (улыбается). По сути, идея фискальной дисциплины правильная. Но формула и подход — очень спорные. Там есть претензия на то, чтобы описать все циклические варианты развития одной простой формулой. Но экономисты мечтают об этом с XIX века и не преуспели. Экономика сложнее формул.

Да, если мы остаемся на уровне африканского государства, которому нельзя давать в руки более сложные инструменты, чем тот же фиксированный валютный курс, тогда и более изощренной фискальной политики, чем в этом законе, нам не надо. На простейшем уровне все логично: когда латвийская экономика достигнет своего потенциала здорового роста, есть смысл снижать внешний долг и, откладывая заначку, готовиться к следующему кризису.

4 группы для прогрессивного налога

— А что бы вы делали более изощренно?

— Через три года может оказаться, что жизнь сложнее простых сценариев. Мы этот вопрос анализировали и нарисовали 3–4 сценария, когда этот закон о фискальной дисциплине экономически не логичен. Например: ВВП положителен, но темпы роста медленно падают. Плюс 4%, плюс 3,5%, плюс 3%... По этой формуле получается, что раз есть рост, то нужно откладывать часть бюджетных доходов в накопления. Хотя разумнее было бы понемногу включать стимулирование, чтобы сломать негативную тенденцию. Так что реальная жизнь может оказаться тоньше, чем закон.

— Уровень закона — скорее защита от дурака?

— Да, ведь закон так и принимался. Коалиция думала: вот сейчас мы у власти, а завтра придут какие–то популисты — а мы от них сейчас защитимся конституционным большинством. От левых, которые будут что–то бесплатно раздавать пенсионерам, например. Но это не самая большая проблема латвийской экономики в ближайшее время. Эти 40 или даже 80 миллионов, которые мы по закону будем должны изъять из экономики в случае роста ВВП, погоды не сделают. Потому что в Латвию идут деньги из фондов выравнивания, более миллиарда. Это влияет гораздо больше. И если бы не эта помощь Евросоюза, мы бы полностью ощутили на себе все прелести нахождения в общем рынке с более сильными экономиками.

При этом теоретически и росту экономики на 3–4% можно радоваться, если бы он продолжался следующие 20 лет. Но видя давление со стороны миграции, такие темпы роста означают потерю еще какой–то части жителей Латвии. Поэтому для нас, в отличие от Беларуси, разница в темпах роста на 3 и на 7 процентов — это вопрос лишних 20–30 тысяч человек в год, которые уедут или останутся. Поэтому нам важно расти до среднего уровня ЕС как можно быстрее, чтобы не растерять народ.

— Полагаете, ваша идея ввести прогрессивный подоходный налог эту проблему смягчила бы?

— Думаю, да.

— И какие ставки налога вы бы предложили?

— Да, в твиттере от меня тоже в дискуссиях требовали крови — мол, давай цифры! (смеется). Я бы разделил жителей по уровню доходов на 5 групп, как это традиционно делают экономисты. У кого самые высокие доходы — оставил бы нынешнюю ставку 25%. Но если мы говорим, что нужно снижать налоговую нагрузку на зарплаты, ее бы снижал только группам с более низкими доходами. Но без радикализма, чтобы ставка была от 21% для самых маленьких зарплат до нынешних 25% для самых высоких.

Есть и те, кто, услышав про прогрессивный налог, сразу рисуют ставку 40% для больших зарплат, чем сразу вводят того же Кокинса в тихий ужас (смеется), после чего хорошо зарабатывающие люди сразу грозят собирать чемоданы и ехать хоть в Эстонию. Это радикально. Прогрессивность должна быть разумной, а не как во Франции.

— А просто повышение необлагаемого минимума вас не устраивает?

— В одном из моих блогов есть карта мира: зеленым цветом отмечены страны с прогрессивным налогом, красным — без. И там видно, что большая часть стран Европы пришла к выводу, что прогрессивный налог все же необходим. За это выступает даже классик неолиберализма Хайек. И это неправда, что такой налог трудно администрировать. СГД к этому готова уже несколько лет. Просто надо один раз начать.

Сергей ПАВЛОВ

References: GK

References to media citations of Gatis Kokins

Categories

Twitter posts

January 2013

Saturday, 26 January 2013

Pietiek.com :: Brazovskim „Lattelecom” padomē ierastā 4200 latu alga varētu arī netikt

Thursday, 24 January 2013

LETA :: Bijušo FKTK vadītāja vietnieku Brazovski virza "Lattelecom" padomē

Monday, 14 January 2013

Vesti Segodna :: Гатис Кокинс: Банк Латвии 20 лет идет путем африканских стран